Сад очень активно и неожиданно вошел в мою жизнь, почти независимо от моей воли. Я иногда кажусь себе его пленником. «Сладкий плен»… Он все время от меня чего-то хочет и требует. Его нужно поить, кормить, подстригать и причесывать. Летом, когда он так хорош, ему нужно, чтобы им любовались.
Я чувствую, если мне удалось угадать желание растений — они всем своим видом показывают мне, что довольны. С какими-то существами в саду удастся договориться, и они идут на уступки — цветут в тени, или соглашаются на тесное соседство. А иногда я встречаю резкий отпор и приходится менять задуманную композицию.
Это очень увлекательное занятие — выращивать сад, жить в саду, вместе с садом.
Это и живопись, и архитектура. Но материал живой! Не каждый «цветной мазок» согласится лечь на то место зеленого «холста», которое я ему отвела. И очень долго приходится ждать, чтобы исправить неправильно положенный тон.
Вот, например, огромные алые лилии. Их стройная вертикаль очень уместна, но я буквально страдаю от соседства алого с холодным сиреневым — когда сажала, не учла, что время цветения совпадет с колокольчиками. Осенью я исправлю, эта часть композиции будет бело-голубая с желтым. Но, правильно ли я мысленно скомпоновала растения, узнаю только следующим летом. А ждать я не умею! Впрочем, мои растения привыкли, что я их без конца таскаю с место на место, и, похоже, терпят и прощают.
Но есть непременное условие творчества: нас должно быть только двое — я и сад. Это работа интимная и, безусловно, авторская. Впрочем, есть художники, работающие группой, бригадой. Но не я. Для меня творчество не терпит чужого вмешательства. Когда мой друг радостно сказал: «а тут можно поставить беседку» — я на него только посмотрела.
Очевидно, хорошо посмотрела — больше я слова «беседка» не слышала. Однако он, лишенный права голоса, старательно таскал камни и вкапывал опоры для лиан — ведь и великие мастера позволяли ученикам растирать краски.
Рисуя, чувствую, что работа закончена. Ну, может через несколько дней еще что-то трону. Все же у этого процесса есть финал. Но сад — это непрерывное творчество. Тут нет «предела совершенству». Ведь он-то живой! Мы с ним работаем вместе (этому «соавтору» я рада) — я его придумываю, он в ответ растет, цветет, живет.
Свои «бумажные сады» я через какое-то время уже не чувствую своими. С ними быстро происходит отчуждение: я могу видеть, что работа удачная или нет, но она мне чужая. Вот сгорел Манеж вместе с моей выставкой, друзья сочувствуют. А мне почти безразлично.
Нет, сам Манеж жалко безумно! Мимо пройти не могу! Но работы… Я отыграла: они были сделаны, на выставке показаны. Что еще? Хотя, конечно, лучше продать, чем сжечь.
Рисовать растения я тоже начала неожиданно для себя и очень робко в начале. Не в том смысле, что рисунки были робкие — такого со мной не бывает.
Я рисую энергично и люблю работать с натурой. Но «женщина, рисующая цветы»?! Это почти «уездной барышни альбом»! Вечная наша идиотская боязнь быть «слишком женщиной». «Женское рисование» — это для художника ругательство.
Я вообще-то книжный иллюстратор, но в перестроечную свободу я бросилась с головой. Будто пар из чайника вырвался! Впервые все мои эмоции тут же выплескивались в работах. Огромные работы о «судьбах России» я делала с упоением. Были выставки в Париже, Италии…
А потом я устала. И жизнь изменилась. И, наверное, как у Цветаевой: «за этот ад, за этот бред пошли мне сад…»
